Я смутно помню, что время было очень неспокойное. Я точно помню, что несмотря на отца, который работал заграницей, в семье всегда было очень мало денег. Я помню жуткие рынки и мучительный процесс покупки одежды: когда ты, полуголая, стоишь на мокрой от снега картонке за дырявой ширмочкой на морозе, и меряешь одни бесформенные штаны за другими, а мама рядом прикидывает, что здесь можно перешить. Я много всего помню. Но я помню свободу. Никто не порывался преподавать нам религию. Никто не занимался промыванием мозгов. Все знали, что можно любить кого хочешь, быть кем хочешь, делать что хочешь. Можно было смотреть телевизор, и на разных каналах говорили об одних и тех же событиях в самом разном ключе. В газетах публиковали тексты, которые сейчас я припоминаю как профеминистичные. Никто ничего не пропагандировал. Не было ни государственной религии, ни государственной идеологии. Вокруг был хаос, но зато в этом хаосе каждый мог найти для себя место. Никто не подбирал слова. Никто не стеснялся в выражениях. Это были джунгли, и джунгли во многом диковатые, но там была свобода, которой сейчас - нет. Я, конечно, вижу это всё беззаботными глазами ребенка; родители помнят это время совсем иначе. Но сейчас оно кажется мне очень счастливым. Глупо, конечно. Но так уж запомнилось.